Волк лежал на земле, маленький, серый и неподвижный в скудеющем свете. Мертвый. Я все смотрел и смотрел ему в глаза. Ни в коем случае нельзя было забывать, что это не волк. Это Виктор.

— И у меня это получилось, Виктор. — Я покачал головой. — Ты меня понимаешь? Когда ты волк, все исчезает. Это именно то, чего я и хотел. Как же это хорошо. Абсолютное забвение. Я мог бы быть сейчас волком и ничего бы этого не запомнил. Как будто ничего и не было. Мне было бы наплевать, что тебя больше нет, потому что я не помнил бы, кто ты такой вообще.

Краешком глаза я заметил, как Сэм отвернулся в сторону. Он не смотрел на меня, не смотрел на Грейс.

Я закрыл глаза.

— Вся… эта… боль. Эта… — Голос снова предательски дрогнул, но я не мог позволить себе умолкнуть. Я открыл глаза. — Вина. За то, что я с тобой сделал. За то, что всегда делал с тобой. Они… они бы исчезли. — Я умолк, потер лицо рукой. Мой голос был почти неразличим. — Но я ведь всегда так и поступаю, да, Вик? Все порчу, а потом сваливаю?

Я протянул руку и коснулся передней волчьей лапы; мех был колючим и холодным на ощупь.

— Ох, Вик, — сказал я, и у меня перехватило горло. — Ты был настоящий мастер. Волшебные руки.

Никогда больше у него не будет рук.

Все остальное я вслух произносить не стал.

«Больше этому не бывать, Виктор. Хватит с меня бегства. Прости, что пришлось заплатить такую цену за то, чтобы я прозрел».

Краешком глаза я заметил какое-то движение в темноте.

Волки.

Будучи человеком, я никогда еще не видел их в таком количестве, но теперь все вокруг просто кишело ими. Десять? Двенадцать? Они были довольно далеко, и я почти убедил себя, что эти смутные тени мне мерещатся.

Грейс тоже не сводила с них глаз.

— Сэм, — прошептала она. — Бек.

— Я знаю, — сказал он.

Мы все замерли, выжидая. Непонятно было, надолго ли пришли волки и собираются ли подойти поближе. Я сидел на корточках рядом с Виктором и думал, что эти мерцающие глаза для каждого из нас означают свое. Для Сэма — прошлое. Для меня — настоящее. Для Грейс — будущее.

— Они пришли попрощаться с Виктором? — вполголоса спросил Сэм.

Ему никто не ответил.

Я вдруг понял, что единственный оплакиваю Виктора настоящего.

Волки оставались на своих местах, призрачные в сгущающихся сумерках. Наконец Сэм обернулся ко мне и спросил:

— Ты готов?

По-моему, к такому вообще нельзя быть готовым, но я все же накрыл голову Виктора простыней. Мы с Сэмом подняли тело — оно показалось совсем невесомым — и бережно опустили в могилу под взглядами Грейс и стаи.

В лесу стало совершенно тихо.

Грейс наконец поднялась на нетвердые ноги, прижимая руку к животу.

Сэм вздрогнул: один из волков затянул свою песнь. Звук был негромкий и скорбный, невероятно похожий на человеческий голос.

Один за другим к хору присоединились остальные волки; чем гуще становились сумерки, тем громче звучал этот многоголосый плач, заполняя собой каждый овраг, каждую ложбину в лесу. Он пробудил во мне обрывки волчьих воспоминаний, погребенных где-то в глубинах памяти, в которых я, вскинув к небу морду, призывал весну.

Эта поминальная песнь, как ничто другое, донесла до моего сознания то, что остывшее тело Виктора лежит в холодной могиле, и я вдруг понял, что щеки у меня мокрые, и уткнулся лицом в ладони.

Когда я опустил руки, то увидел, что Сэм подошел к Грейс и поддерживает ее, чтобы не упала.

Изо всех сил, наперекор осознанию неизбежного — что в конце концов всем нам придется потерять самое дорогое.

45

Не знаю, кто выглядел хуже, когда мы вернулись в дом. — Коул, сам не свой от горя, или Грейс с огромными глазами на бледном как мел лице. На них обоих было больно смотреть.

Коул вошел в столовую и опустился на стул. Я усадил Грейс на диван и сел рядом; я собирался включить радио, поговорить с ней, заняться хоть чем-нибудь, но был совершенно измочален. Так мы и сидели в тишине, погруженные каждый в свои мысли.

Примерно через час хлопнула задняя дверь, мы все вскинулись, но это оказалась Изабел, в своем белом пальто с меховой опушкой и бессменных сапогах. Она перевела взгляд с Коула, который сидел за столом, уткнувшись лбом в скрещенные руки, на меня, а с меня на Грейс, чья голова лежала у меня на груди.

— Твой отец приезжал, — сообщил я, потому что ничего более умного придумать не смог.

— Я знаю. Увидела, когда все уже закончилось. Я не знала, что он собирается привезти тело сюда. — Руки у Изабел были судорожно прижаты к бокам. — Слышал бы ты, как он злорадствовал, когда приехал домой. Я только после обеда смогла вырваться из дома, сказала, что еду в библиотеку, потому что если он чего-то не знает, так это часы работы библиотеки. — Она помолчала, покосилась на застывшего в одной позе Коула, потом снова посмотрела на меня. — Кто это был? Я имею в виду, волк.

Я взглянул на сидевшего за столом Коула. Он не мог нас не услышать.

— Виктор. Друг Коула.

Внимание Изабел вновь переместилось на Коула.

— Я думала, у него нет друзей… — Она, видимо, поняла, как жестоко прозвучали ее слова, и добавила: — Здесь.

— Это не так, — произнес я твердо.

Она замялась, глядя то на Коула, то на нас. Потом наконец сказала:

— Я приехала узнать, какие у вас планы.

— Планы? — не понял я. — На что?

Изабел снова посмотрела на Коула, потом, чуть пристальнее, на Грейс, потом поманила меня пальчиком.

— Можно тебя на минутку? — с вымученной улыбкой спросила она. — Давай выйдем на кухню.

Грейс приподняла голову и с недоумением взглянула на Изабел, но передвинулась, и я поднялся и пошел на кухню следом за Изабел.

Не успел я переступить через порог, как Изабел накинулась на меня:

— Я же тебе говорила, что волки крутятся у нашего дома, а мой отец от этого не в восторге. Чего ты дожидался?

Я вскинул брови, ошарашенный неожиданным обвинением.

— Чего? Того, что сегодня сделал твой отец? По-твоему, я мог это предотвратить?

— Ты за все отвечаешь. Это теперь твои волки. Ты не можешь просто сидеть сложа руки.

— Я не думал, что твой отец пойдет и…

Изабел не дала мне договорить.

— Всем известно, что мой папаша готов стрелять во все, что не выстрелит в него в ответ. Надо было что-то делать!

— Я не вижу способов запретить волкам появляться на вашем участке. Они ходят вокруг озера, потому что там хорошо охотиться. Я действительно не ожидал, что твой бешеный папаша нарушит закон об охоте, лишь бы показать окружающим, где раки зимуют.

Тон у меня получился обвинительным; это было несправедливо.

Изабел издала короткий отрывистый смешок, больше похожий на лай.

— Уж кто-кто, а ты должен знать, на что он способен. Да, кстати, долго ты собираешься делать вид, что с Грейс все в порядке?

Я захлопал глазами.

— И не надо прикидываться невинным ягненком. Ты сидишь тут сложа руки, а у нее вид — краше в гроб кладут. Она ужасно выглядит. И пахнет от нее, как от того мертвого волка. Что происходит?

Я вздрогнул.

— Я не знаю, Изабел. — Собственный голос показался усталым даже мне самому. — Мы сегодня ездили в медицинский центр. Результатов — ноль.

— Так отвези ее в больницу!

— И что, по-твоему, они там сделают? Ну, может быть, возьмут анализ крови. И что он покажет? Думаешь, их анализаторы выделят маркер оборотня? Или ей поставят диагноз: «Пахнет, как от мертвого волка»?

Моя отповедь прозвучала неожиданно гневно, но я злился не на Изабел — на себя самого.

— И что, ты собираешься просто… ждать? Пока не случится что-нибудь плохое?

— А что мне прикажешь делать? Отвезти ее в больницу и потребовать их вылечить то, что на самом деле еще не проявилось? Чего нет ни в одном справочнике болезней? Думаешь, чем у меня голова занята сегодня весь день? Всю эту неделю? Думаешь, я не схожу с ума от беспокойства, потому что не понимаю, что происходит? Мы же ничего не знаем точно. Нет никакого… прецедента. То, что случилось с Грейс, не было ни с кем до нее. Я вынужден действовать наугад, Изабел!